Bespechal'nyj narod

Bespechal'nyj narod

by Aleksandr Levitov
Bespechal'nyj narod

Bespechal'nyj narod

by Aleksandr Levitov

eBook

$2.99  $3.99 Save 25% Current price is $2.99, Original price is $3.99. You Save 25%.

Available on Compatible NOOK Devices and the free NOOK Apps.
WANT A NOOK?  Explore Now

Related collections and offers

LEND ME® See Details

Overview

Сочинения писателя-демократа А. И. Левитова содержат присущий «разночинной» литературе 1860-х годов интерес к «маленькому» человеку — герою из народа. Знание «души народной», ярко выраженное лирическое дарование писателя определяют то чувство любви и сострадания, которым пронизаны его «степные» и «трущобные» очерки. Aleksandr Levitov – Bespechal'nyj narod


Product Details

ISBN-13: 9781784229245
Publisher: Glagoslav E-Publications Ltd
Publication date: 01/08/2014
Sold by: Barnes & Noble
Format: eBook
Pages: 83
File size: 1 MB
Language: Russian

About the Author

Александр Иванович Левитов родился 20 июня 1835 г. в селе Добром, Лебедянского уезда Тамбовской губернии, в семье дьячка. Учился и лебедянском духовном училище и тамбовской семинарии, откуда был исключен за увлечение светской литературой и "сочинительством" (см. автобиографический рассказ "Петербургский случай"). В 1855 г. Левитов поступил в Медико-хирургическую академию в Петербурге, но уже через год, вследствие какой-то неясной истории, очутился в ссылке (сначала в Шенкурске, Архангельской губернии, потом в Вологде), с обязательством отслужить в качестве фельдшера стипендию, которую получал в академии. Три года, проведенные Левитовым в ссылке, подействовали на него крайне угнетающе и надломили его здоровье.
В 1860 г. Левитов поселяется в Москве. Печататься Левитов начал с 1861 г. в различных московских и петербургских газетах и журналах ("Московский вестник", "Русская речь", "Зритель", "Развлечение", "Библиотека для чтения", "Время", "Современник" и др.), иногда под псевдонимами: Ивана Сизова — в "Искре", Гиероглифова — в "Русском мире".
В 1865 г. рассказы и очерки Левитова: были изданы отдельно ("Степные очерки") и выдержали два повторных, издания. В 1874 г. Левитов выпустил большую книгу "Горе сел, дорог и деревень", в которой были собраны произведения, посвященные изображению, разоряющейся пореформенной деревни и жизни деклассированного городского люда, населявшего так называемые "комнаты снебилью".
Творчество Левитова демократично. Левитов с любовью и лиризмом изображает быт крестьян, их нужду и горе, В ряде произведений Левитов выразил свою антипатию к барству и сельской буржуазии, к капиталистическому городу {"Накануне Христова дня", "Аховский посад", "Моя фамилия", "Расправа", "Уличные картинки — ребячьи учители", "Дворянка" и др.). Особый интерес представляет одно из лучших произведений Левитова — повесть "Накануне Христова дня", в которой можно отметить черты сходства с "Делом Артамоновых" Горького. Подобно Горькому (правда, не с таким глубоким, как у Горького, проникновением в сущность изображаемого) Левитов рисует в своей повести картину возвышения и вырождения купеческой семьи, строившей свое благополучие на беззастенчивой эксплуатации народа. Горький относил Левитова к числу талантливых писателей-демократов, незаслуженно забытых массовым читателем.
Умер Левитов в страшной нужде 4 января 1877 г.

Read an Excerpt

В одной из своих крайних улиц Петербург воздвиг гигантские чугунные воротас грозными воинами в полном боевом вооружении.

Обомшели и заржавели теперь старые ворота, грозные очи воинов, стороживших их, закрыты навеки, и хотя, как подобает героям, герои ворот сохранили еще свои угрожающие позы, показывая всем четырем сторонам божьего мира острые бердыши и долгомерные копья, но, счастливо минуя все эти боевые ужасы, бешеным, неудержимым и ни на минуту не прерывающимся потоком и в Петербург и из Петербурга мчится деятельная жизнь, заливая своими тревожными полчищами одичалые пространства, с каждым днем все далее и далее оттесняя куда-то вдаль царившую в них тишину и поселяя вместо нее громкий гул человеческой деятельности…

Несколько лет тому назад, случайно наткнувшись на это место, я ужасно полюбил его, потому что тут я впервые увидал эту грандиозную битву, которую ведут люди с пустынями.

С каждым годом под мощной и терпеливой рукой человека сглаживаются волнистые хребты пустыни, от жаркого дыхания рабочих масс высыхают болота, — и эта зеленая куга и высокие камыши, которые столько лет в таком красивом сне раскачивались над водами, скрывая их никому не ведомые тайны, беспомощно упали теперь пожелтелые — и гниют…

Свои дремучие, вековые леса пустыня тоже с каждым днем все больше и больше отводит куда-то назад, — должно быть, ищет позицию, где бы она с успехом могла дать врагу-человеку генеральную битву.

А между тем с каждым уступленным пустынею шагом человек делается все дерзче и дерзче. Вот неподалеку от шоссе вместо тех непроходимых топей, которые несколько лет тому назад так ревниво были укрываемы сумрачными дубравами, зеленеют уже веселые, на далекое пространство раскинувшиеся равнины. С них, вместо их недавнего вечного молчания, на шоссе слышатся громкие крики быстро передвигающихся войск, грохот барабанов и треск ружейной пальбы, а по самому шоссе, проложенному в прибрежных трясинах, неугомонно тянутся суетливые толпы различного народа, слитым гвалтом своих разговоров оглушая и прогоняя из пустыни всякую жизнь, исключительно населявшую ее прежде…

Шатаясь много лет по изображаемой местности, мне часто приходилось отдыхать в какой-нибудь лесной глуши, где почти на виду у меня, в прикрытом высокими порослями болотце, крякали и плескались дикие утки. Дым моей папироски и шорох нисколько не пугал их. Пушечные выстрелы, раздававшиеся с соседнего учебного поля, только на секунду тревожили их, заставляя приподнять пестрые головки и беспокойно крякнуть, что не случилось ли, дескать, поблизости чего-нибудь такого, что обыкновенно заставляет птицу расправлять свои всегда готовые к полету крылья.

«Ничего, ничего! — раздавался успокаивающий ответ вожаков утиной стаи. — Это так… не по нас. Это очень далеко отсюда», — и после этого лесная дебрь опять предавалась своему царственному молчанию, которое ничуть не нарушалось ни бульканьем и всплесками птиц, гонявшихся за болотными насекомыми, ни гуденьем шмелей и мух, обильно роившихся над тинистой почвой.

Дичь и глушь — полные. Всю зиму помнишь такое тихое место. Поплетешься туда на следующее лето — взглянуть, живы ли, мол, в том леску мои грустные думы, которые я поселил в нем в прошлом году, — смотришь, а уж на месте болотца с беззаботными утками стоит новенький форменный домик с резным крылечком, на котором меланхолически восседает какой-нибудь отставной ветеран, из-под густых и седых усов которого узорчатыми струйками вылетает столь далеко пахнущий дым махорки. Дремучий лес посторонился от домика во все четыре стороны, и на образовавшейся от этого поляне пасется на длинной веревке корова, греется большая собака, — в расчищенном и сделавшемся похожим на пруд болоте ворочаются домашние утки и гуси. Тут же стоит заботливой рукою причесанная копенка сена с распростертым около нее здоровым мужиком в ситцевой рубахе, в суконной жилетке, по которой развешана бронзовая часовая цепочка, и в больших сапогах, роскошно смазанных дегтем. ...

From the B&N Reads Blog

Customer Reviews